Михаил Нестеров о своем отце: "Еще задолго до смерти он мог убедиться, что я не обманул доверия. Из меня вышел художник"

  Василий Иванович Нестеров,
отец художника.
Фотография

Отец мой - Василий Иванович - был человек живой, деятельный, по общему признанию, щепетильно честный. В домашнем быту всецело подчиненный воле матери, вне дома, однако, проявлявший, где надо, характер твердый, прямой. Вообще же отец был горячий, своеобычный и независимый. Бывали случаи с ним совершенно анекдотические. Помню, как однажды принял он приехавшего с визитом нового губернатора…

Отец был тогда большим стариком, лет семидесяти, и по положению своему весьма заметным в городе, и новые губернаторы и архиереи делали обычно ему визиты, и отец, смотря по тому, какая слава тому предшествовала, приказывал принимать или не принимать, когда те приезжали к нему. 

И вот однажды такой губернатор, с плохой славой, приехал невзначай. Отец узнал о приезде в тот момент, когда его превосходительство уже входил в переднюю, одна из дверей которой вела в зал, другая в кабинет отца, и он, ничтоже сумнящеся, приоткрыв дверь, громогласно скомандовал нашей девушке Серафиме, встретившей уже гостя: "Скажи ему, что меня дома нет..."

Ясное дело, что дальнейшее знакомство при таком приеме продолжаться не могло.

Нередко бывали случаи, что отец особо надоедливым дамам-покупательницам наотрез отказывал продавать модный товар, говоря, что товар этот у него есть, но он "непродажный", и все упрашивания провинциальных дам, "приятных во всех отношениях", не изменяли решений отца.

Когда отец убедился, что я - его единственный наследник - к торговле не гожусь, он постепенно стал сокращать дело, а затем и совсем прикончил его. А так как он был очень трудолюбив и без дела оставаться не мог, то скоро и нашел себе занятие по душе: его выбрали товарищем директора открывшегося тогда Общественного городского банка, одним из инициаторов коего он числился. 

Я помню это время. Отец исполнял свои новые обязанности со всей аккуратностью, ему присущей. И он особенно ценил то, что его имя как бы служило гарантией тому, что новый банк оправдает надежды, на него возлагаемые, как на учреждение надежное, солидное. Таким оно и оставалось до конца. 

И тут были курьезы. Не раз он поднимал ночную тревогу. Будили и приглашали в банк по этой тревоге и директора, и еще каких-то служащих только потому, что отцу померещилось, что, когда запирали кладовую банка, то не были положены печати, или еще что-нибудь в таком роде. В городе о таких тревогах старика знали, благодушно о них говорили и спали спокойно, зная, что, пока Василий Иванович к банку причастен, там все будет прочно. 

Отец умер глубоким стариком - восьмидесяти шести лет. Я благодарен ему, что он доверился опытному глазу К.П.Воскресенского и не противился, отдавая меня в Училище живописи, пустить меня по пути ему мало симпатичному, мне же столь любезному, благодаря чему моя жизнь пошла так полно, без насилия над самим собой, и я мог отдать силы своему настоящему призванию. Еще задолго до смерти отец мог убедиться, что я не обманул его доверия. Из меня вышел художник. При нем был пройден весь главный мой путь до Абастумана включительно.

Текст воспроизводится по изданию: Михаил Нестеров. О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания. - М.: Молодая  гвардия, 2006. С. 46-48.