Воспоминания Михаила Нестерова о П.М.Третьякове: "Каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею..."

Павел Михайлович Третьяков

Помню, как сейчас, стук в дверь, мое "войдите". На пороге показалась знакомая нам, художникам, фигура Павла Михайловича в шубе с каракулевым воротником, с шапкой в руке. Обычные поцелуи со щеки на щеку, вопросы о здоровье. Я знал, что Павел Михайлович не любитель говорить.

Он прямо приступил к делу, к осмотру картины. Смотрел "Пустынника" долго, сидя, стоя, опять сидя, подходил, отходил, задавал односложные вопросы, делал замечания всегда кстати, умно, со знанием дела.

Пробыл около часу, сообщил, что был у того-то и того-то, неожиданно, вставая, спросил, не могу ли я уступить вещь для галереи? О, боже мой! Могу ли уступить!? Каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею, а моей - тем более: ведь мой отец давно объявил мне полусерьезно, что все мои медали и звания не убедят его в том, что я - "готовый художник", пока моей картины не будет в галерее. А тут - "могу ли я уступить!" 

Однако я степенно ответил, что "могу". Следующий вопрос самый трудный: "Что вы за нее хотите?"... Что хочу? - Ничего не хочу, кроме того, чтобы "Пустынник" был в галерее рядом с Перовым, Репиным, Суриковым, Васнецовым. Вот что я страстно хочу, и все же надо сказать не это, а что-то другое, серьезное... и я сказал, сказал! - и сам себе не поверил.

Что я наделал!.. Счастье было так близко, так возможно, а я, безумный, назначил... пятьсот рублей, и Павел Михайлович не возмутился, а прехладнокровно выслушав меня, сказал: "Я оставлю картину за собой", - стал прощаться, оделся и уехал, а я остался в каком-то полубреду. 

Когда пришел в себя, припомнил все: казалось, - для сомнения не было места, однако зачем же Павел Михайлович так настаивал, чтобы "Пустынника" я послал на Передвижную, что он там увидит меня? Только к вечеру я поверил своему счастью, послал радостную телеграмму в Уфу. Послал и... вновь стал сомневаться. 

Срок доставки картины на выставку приближался, я и мои приятели отправили картины и сами поехали в Питер. В первый же день, поднимаясь по широкой лестнице дома Боткина на Сергиевской, я встретился с Павлом Михайловичем; он был очень ласков со мной и как-то особенно подчеркнул, что картину считает своей. Потом я узнал, что ему передали о моих "переживаниях". "Пустынник" был принят на выставку единогласно... .<...>

Я был удовлетворен своим первым выступлением среди самых крупных художников того времени. Скоро уехал из Петербурга и с одним из первых пароходов отправился, счастливый, в Уфу, где был принят, как "настоящий художник". Летом я уехал на три месяца за границу, на те пятьсот рублей, что получил за "Пустынника".

 Текст воспроизводится по изданию: Михаил Нестеров. Давние дни. –Уфа, 1986, С. 436-437.